Автор – P.R., гражданин Дании, утверждал, что датские власти подвергали его обращению, противоречащему статье 3 Конвенции, поскольку они содержали его под стражей в одиночной камере с декабря 1994 года по ноябрь 1995 года.
P.R. был арестован и обвинен в незаконном обороте наркотиков в связи с ввозом партии плодов папайи, в которых содержалось 5684 килограмма кокаина. В 1994 году городской суд постановил поместить заявителя в одиночную камеру в качестве меры пресечения. Срок меры пресечения несколько раз продлевался в связи с отсутствием веских объяснений причастности заявителя к ввозу наркотиков. Задержание в одиночной камере было отменено в 1995 году, когда P.R. подтвердил, что он участвовал в операциях по ввозу фруктов, но считал, что контрабанда, замаскированная фруктами, была связана с бриллиантами.
После этого P.R. содержали в заключении в обычных условиях до 14 мая 1996 г., когда вышестоящий суд, заседавший как суд присяжных, оправдал P.R. по обвинению в совершении преступлений, связанных с наркотиками. Впоследствии P.R. возбудил в суде исковое производство с требованием выплаты компенсации. Во время рассмотрения дела по иску P.R. суду были представлены медицинские заключения, из которых следовало, что у P.R. не было никаких признаков психического заболевания до его заключения под стражу, но в момент проведения медицинского обследования, то есть в конце 1997 года, чувство реальности у P.R. было утрачено в такой степени, что его можно было охарактеризовать как психопатическую личность, страдающую, по всей вероятности, параноидальным психозом. Кроме того, принимая во внимание особые черты характера P.R. и его психическую уязвимость, врачи установили, что по всей вероятности вспышка и развитие его болезни увязаны с тем фактом, что он на длительное время был водворен в одиночную камеру.
Окончательным постановлением от 5 сентября 2000 г. Верховный суд Дании присудил P.R. компенсацию в размере 1 109 600 датских крон в возмещение причиненного ему вреда в связи с инвалидностью и утратой трудоспособности материального ущерба. Требования P.R. о выплате компенсации за причиненный ему моральный вред были отвергнуты, поскольку Верховный суд установил, что P.R. сам в значительной мере способствовал тому, чтобы применялась избранная в его отношении мера пресечения, в особенности тем, что он несколько раз менял свои объяснения по делу и активно препятствовал расследованию по версии о контрабанде наркотиков, выдвигая «версию прикрытия». Кроме того, Верховный суд установил, что не имелось оснований предполагать, что с заявителем не обращались надлежащим образом в период предварительного заключения под стражу и что, соответственно, в деле не были обнаружены признаки нарушения требований статьи 3 Конвенции.
По поводу соблюдения требований статьи 3 Конвенции, что касается вопроса, не было ли чрезмерно длительным содержание заявителя в одиночном заключении. ЕСПЧ подтверждает свою позицию, заключающуюся в том, что одиночное заключение лица само по себе не является нарушением требований статьи 3 Конвенции. Хотя длительное отлучение человека от общения с другими людьми является нежелательным, вопрос о том, подпадает ли водворение в одиночную камеру под действие положений статьи 3 Конвенции, зависит, среди прочего, от конкретных условий, строгости, продолжительности и последствий применения этой меры в отношении конкретного лица.
Европейский комитет по предупреждению пыток подчеркивал, что все формы одиночного заключения, применяемые без соответствующей психологической или физической стимуляции заключенного, могут в долгосрочном плане иметь разрушительные для личности последствия, выражающиеся в ухудшении умственных способностей и навыков общения с людьми.
В настоящем деле продолжительность одиночного заключения P.R. составила одинадцать месяцев и четырнадцать дней. Хотя такая продолжительность может стать предметом озабоченности, давая свою оценку обстоятельствам дела, ЕСПЧ принял во внимание условия содержания P.R. и степень его изоляции от людей. Он содержался в камере размером около восьми квадратных метров, где был телевизор, и ему был обеспечен доступ к газетам. Хотя ему было запрещено общение с другими заключенными, у P.R. были регулярные контакты с сотрудниками тюрьмы, ему давались еженедельные уроки языка, и его посещал тюремный священник. Его регулярно навещали врачи, медсестры и психотерапевты; у него также были свидания с членами семьи и друзьями под наблюдением сотрудников тюрьмы. В этих обстоятельствах ЕСПЧ установил, что период одиночного заключения нельзя приравнивать к обращению с человеком в нарушение требований статьи 3 Конвенции.
По вопросу о том, осуществлялось ли эффективное медицинское наблюдение за психическим здоровьем P.R. ЕСПЧ отмечает, что как раз в день своего ареста заявитель выразил намерение совершить самоубийство. Кроме того, в середине января 1995 года он объявил голодовку, в ходе которой он каждый день наблюдался врачами и один раз его обследовал врач-психиатр. На основании представленных медицинских записей ЕСПЧ считает установленным, что заявителя регулярно посещали медицинские работники и что они быстро реагировали и усиливали свое наблюдение над заявителем в тех случаях, когда у него проявлялись перемены в настроении или поведении. Кроме того, ЕСПЧ напоминает о показаниях главного консультанта тюрем г. Копенгагена, которые он дал в судах страны, и в которых подчеркивалось, что никто из высококвалифицированных и хорошо подготовленных врачей и медсестер, наблюдавших P.R., не заметил никаких признаков психических расстройств у P.R. Следовательно, ЕСПЧ не может разделить точку зрения заявителя, что проводившееся за ним медицинское наблюдение не было как таковое адекватным и достаточным. Надо сказать, что врач-психолог или врач-психиатр не обследовал P.R. автоматически или на регулярной основе, однако такая общая обязанность не может быть возложена на власти. Наконец, что касается показаний матери, двоюродного брата P.R., тюремного священника и учителя о том, что поведение P.R. в период одиночного заключения должно было бы подвигнуть власти на то, чтобы обеспечить его более специализированным медицинским наблюдением, следует заметить: никто их этих свидетелей не высказал свою озабоченность по этому вопросу судам или администрации тюрьмы, а это было бы вполне уместно.
В этих обстоятельствах ЕСПЧ пришел к заключению, что у P.R. не было недостаточного медицинского наблюдения.